"Избавление", Гэв Торп [перевод]

Арага стоял на вершине холма, опираясь на копьё, и глядел на саванну. Куда ни взглянешь, кругом простирались луга; волнующуюся на ветру гладь этого жёлтого моря нарушали лишь отдельные деревья и валуны. Только на горизонте едва различимой тёмно-зелёной полоской виднелись джунгли.

Дикарь вытащил из кожаного мешочка на шее красный корешок и принялся его жевать. Размалывая корень зубами, он чувствовал, как воздействие соков растения распространяется по всему телу, ослабляя связи между плотью и духом. Конечности начали неметь, а разум приготовился к путешествию в мир богов. Его внимание привлекло движение в жёлтом небе, и он поднял голову.

С небес прямо на кряж падала звезда, быстро приближаясь к Араге. Это было знамение, но Арага не знал, доброе или худое. Почти сотню ударов сердца дикарь наблюдал за быстро увеличивающимся предметом, пока тот не грохнулся оземь у подножия холма, взметнув в воздух облако земли и грязи. Небесный пришелец был похож на огромное яйцо из толстой кожи и ребристых костей. На глазах у Араги яйцо треснуло и его верхняя половина раскрылась, будто бутон гротескного цветка. Во все стороны брызнул лиловый ихор, и из звёздного яйца вывалилось крупное нескладное существо.

Пришелец, покрытый жидкостью из кокона, встал на две толстые задние лапы и выпрямился. Он был вдвое выше Араги, а из четырёх передних лап две заканчивались жуткими лезвиями размером с человека. Лиловую плоть прикрывали хитиновые пластины внахлёст; под тёмной кожей бугрилась мощная мускулатура.

У дрожащего Араги заколотилось сердце, а на спине выступил холодный пот. Тварь осмотрелась, словно бы принюхиваясь. Резко мотнув уродливой головой, она уставилась пугающим взглядом красных глаз на Арагу. С поразительной для таких размеров скоростью пришелец пустился вверх по склону, помогая себе на бегу лапами-косами.

Арага словно в землю врос, не находя сил ни шевельнуться, ни крикнуть. Он понял, что это одна из тварей Бездны, о которых новоприбывшие предупреждали его народ, хищник с далёких звёзд, пришедший по его душу.

Глядя на приближающееся чудовище, Арага уловил что-то ещё — грохот справа. Он хотел было посмотреть в ту сторону, но не мог отвести глаз от несущегося на него демона разрушения. Тот был уже в паре прыжков от дикаря и занёс лезвия для смертельного удара.

В ту же секунду в Демона Бездны ударил столп ослепительного света, отбросив взмахнувшего лапами пришельца на землю. Выйдя из вызванного появлением чудовища ступора, Арага развернулся и увидел двигающихся по кряжу железных воителей, изрыгающих огонь в сторону ужасного врага. Небесные Духи прибыли ему на помощь!

Местный тупо стоит и пялится, пока мы вновь открываем огонь. Наверное, в этом нет ничего удивительного, если учесть, что для них и простой мономолекулярный ножик — творение богов. Безмозглые аборигены; не будь они такими кретинами, сумели бы сами о себе позаботиться вместо того, чтобы подставлять наши шеи. Я переключаю внимание с него на снова вставшего ликтора, по которому дают очередной залп «Химеры». Приказываю остальному взводу занять огневые позиции и обеспечить непрерывный поток лазружейного огня. Тогда ликтор набрасывается на отделение Франкса, но, пока он на них несётся, шипя, будто чёртова овирская кобра, ребята рвут его в клочья огнём лазружей и тяжёлого болтера. Он как бы складывается, прикрывая туловище огромными смертоносными лезвиями.

Подхожу убедиться, что он таки сдох. Трудно точно сказать с этими сраными тиранидами. Невероятно, как некоторые из них регенерировать могут. Трава залита тёмной кровью; на дохлого он смахивает вполне себе даже. Всадил ему в башку шесть выстрелов из лазпистолета, чисто проверить.

— Так, «Последний шанс»! — командую взводу. — По машинам, выдвигаемся!

Часть идёт к «Химерам», но Франкс, Летц и ещё парочка подходят ко мне. Заговаривает Летц:

— Мы тут подумали, Кейдж. Отличная же возможность. В смысле, есть шанс сделать этому хреновому полку ручкой раз и навсегда.

Гляжу на них, не догоняя.

— О чём речь?

— Ну, — вступает Франкс, — мы в десяти километрах от джунглей. Полковнику нас там не найти, а еды, укрытий и прочего для жизни хватит. Просто разворачиваем «Химеры» на юг и привет, свобода!

Он сверлит меня взглядом исподлобья и делает шаг вперёд.

— Ты сам подумай! — продолжает. — Больше никакого последнего шанса. Никаких, нахер, самоубийственных заданий полковника. Никаких больше размышлений на тему, в каком аду из тысячи мы окажемся на этот раз. Свобода, лейтенант, свобода!

Ушам своим не верю. С Франксом я сражаюсь бок о бок уже год, а Летц в Тринадцатом штрафном легионе вдвое дольше того. Как и я, как и все в «Последнем шансе», они попали сюда из обычных подразделений за серьёзное нарушение устава имперской гвардии, дослуживать остаток жизни в штрафном легионе. Мы вместе прошли десяток горячих точек, самых опасных мест в Галактике. Мы всякого навидались — самоубийственные атаки, тыловые операции и прочая безнадёга. Чтобы выжить тут, нужны не только стальные яйца и большие мышцы, потому я и не верю, что они такую херню несут.

— Что за дебильный план, мать вашу? — рявкаю я, и у них отваливаются челюсти. Франкс начинает злиться, я вижу, как у него кровь приливает к лицу. Он сейчас разбуянится, если я его быстро не охолону.

— Мужики, слушайте, — пытаюсь их утихомирить, — вы правда плохо всё продумали. У нас над головами маячит тиранидский корабль, битком набитый выращенными исключительно для убийства живыми машинами, жаждущими сожрать вас без лишних раздумий. Единственная причина, по которой небо ещё не чёрное от мицелиевых спор, — нам пока удавалось перехватывать ликторов до того, как они найдут Избавление, поэтому рой не знает, куда высаживаться.

Но это лишь временная мера, потому что нам в любом случае не убить их всех, — да даже если и убьём, они всё равно свалят на планету всех своих биологически сконструированных ублюдков, когда поймут, что сюда движутся имперские транспорты.

Поэтому я вижу ровно два варианта. Первый — ваш план, торчать на открытой местности. Да, это, конечно, джунгли, но вас всё равно там найдут, когда высадятся, ну и какие после этого у вас шансы? Или же вы можете вернуться со мной в Избавление, где есть большая стенка, чтобы за ней спрятаться, ещё триста бойцов «Последнего шанса», Сёстры Битвы и две тысячи аборигенов нам в помощь. Выбирать вам, но, если нам не по пути, я таки настаиваю, чтобы вы пёрли пешком. Полковник меня освежует, если я дам вам забрать «Химеры». Сейчас ещё полдень, так что до заката у вас восемь часов. Как раз успеете окопаться и ждать хреновых тиранидов себе на голову.

Понимание озаряет их хари, словно выглянувшее из-за туч солнце. Я-то думал, что научил их получше, но, видно, некоторые учатся исключительно на собственных ошибках. К сожалению, в «Последнем шансе» большинство таких тугодумов резво отбрасывают копыта.

Они молча разворачиваются и топают к «Химерам». Я последний раз смотрю на ликтора, спокойствия ради. Странно, любой другой жмур на этой планете уже был бы покрыт муравьями-плотожорами, а в небе кружила бы стая падальщиков. А тут ничего: даже насекомые не прикоснутся к тираниду. Сука, из всего говна в Галактике именно они меня больше всего пугают.

Мы заканчиваем зачистку, и я снова в Избавлении, на инструктаже у полковника в центральной крепости. Из окна видно остальное поселение миссионеров под палящим полуденным солнцем. Оно небольшое, с село размером, около километра в поперечнике — центральное строение, пара домишек там и сям и, конечно, крепость, она же церковь. По стене ходят часовые; даже отсюда видно, как они напряжены.

— Кейдж! — рявкает полковник Шэффер, возвращая меня в реальность. В помещении мы с ним и двое других лейтенантов — Грин и Кронин.

— Как я уже сказал, — многозначительно продолжает полковник, — мы установили связь с подкреплением. Оно всего в двух днях пути. Если мы сумеем продержаться сорок восемь часов, здесь будут два полных полка имперской гвардии. Стену защищать должно быть относительно просто. Она высотой пять с половиной метров, так что опасны лишь прыгающие гормагонты и ликторы; остальных отстрелим, пока лезут. Остаются ворота, но там по бокам две башни с автопушками и можно забаррикадировать их «Химерой», чтобы труднее было выломать. Вопросы?

Кронин нервно откашливается и проводит рукой по налипшим на череп жидким волосёнкам. Он тощий и нервный, насколько я заметил. Только Императору ведомо, как у него яйца нашлись приказать отделению поджечь имперский храм после кражи оттуда артефактов. Ещё удивительней то, что Церковь не потребовала его голову на пике и кишки на придорожных столбах.

— А как быть с гаргульями, сэр? — спрашивает Кронин.

— Не проблема, — уверяет нас полковник. Он, само собой, холоден, как лёд, словно бы нам не придётся драться насмерть через несколько дней или даже часов. Как обычно, одет по всей форме и чисто выбрит, будто только из казармы.

Он крупный, в смысле, физически, но фишка не в этом. Ледяные голубые глаза и сила воли делают его вдвое выше любого человека. Не сказал бы, что это «харизма», потому что он молчалив и груб. Просто он всегда заполняет собой всё помещение целиком.

— У нас две «Гидры», а в крепости четыре огневых точки. Если что-нибудь попытается перелететь через стену, нам хватит огневой мощи для его уничтожения. Так или иначе, Кейдж со своим взводом будут играть роль подвижного резерва за стеной. Если тираниды прорвутся за стену или ворота или же на нас свалятся нежданные гости, он выдвинется на усиление обороны. Ещё вопросы?

Я снова выглядываю из окна и вижу отблески света на полированных доспехах, что наталкивает меня на мысль.

— Сёстры. Какова их роль? — спрашиваю, уже зная ответ.

— Адептки Сестринства находятся под управлением Служения, поэтому командовать ими напрямую мы не можем. Я поговорил с верховной сестрой и обрисовал ей наш план. Уверен, они выполнят свою задачу. То же самое относится к местным. Они защищают стену, мы сосредоточимся на воротах. Там будет тяжелее всего. Если понадоблюсь, буду там.

Так, здесь без неожиданностей. Полковник всегда в гуще битвы и всегда выходит победителем. Император знает, почему. Мы здесь, потому что нарушили устав и были пойманы. Но он? Что сделал он? Ну, в смысле, какой человек добровольно возглавит штрафной легион имперской гвардии? Кем нужно быть, чтобы идти туда, где лишь благословение Императора позволит тебе увидеть следующий день, а затем спокойно выходить и направляться в следующую передрягу? Он, должно быть, псих. В смысле, наглухо отмороженный.

Говорят, он проводит время на борту, упражняясь в способах самоубийства на случай, если его ранят. Беру свои слова о тиранидах назад. Есть в Галактике вещи и пострашнее, принявшие человеческий облик. О нём так и говорят, дьявол в человеческом обличье, и когда он готов к бою, как сейчас, а ты смотришь ему в глаза, как я сейчас, этому как-то веришь.

Около полудня следующего дня тираниды нас обнаружили. Может, ликтор проскользнул, что неудивительно, — для таких дур они очень ловко прячутся, могут тебя учуять за шестнадцать километров по ветру и покрыты меняющей цвет чешуёй, так что их хрен углядишь. Или же нидам просто надоело ждать и они решили высадиться и найти нас где бы то ни было.

Ночью я стоял на стене и наблюдал за падающими спорами. Жуткое зрелище, уж поверьте. Будто десять звёздных дождей разом, падающие волнами звёзды. Есть старая примета: если видишь падающую звезду, помолись Императору — сбудется.

Ну, с такой-то прорвой звёзд можно хоть обмолиться, но я решил все молитвы ухнуть на одну большую. Знаете, какую? Я молился о том, чтобы эти звёзды перестали падать. Не сбылось, так что, наверное, убийца вроде меня теряет право молиться Императору; поэтому сейчас я здесь, служу Ему так, как умею.

Твою ж. Наверное, на меня влияет пребывание здесь, в поселении миссионеров со всеми этими церковниками. В смысле, я знаю, что Император — Владыка наш и присматривает за нами, но как-то всегда считал, что те, кто могут, должны сами за собой присматривать, потому что Он присматривает за теми, кто не может присматривать за собой. Типа как мы тут нужны, чтобы защищать людей от тиранидов, потому что у них у самих одни только говёные ножики, копья и храбрые сердца воинов, что, конечно, просто шик, если промеж собой грызться, но против тиранидов примерно так же работает, как попытка остановить снаряд ПТ-САУ «Сабля» голыми руками.

Но, думаю, как постоишь вот так часок и поглядишь на свою погибель, падающую с неба сплошным потоком, так и захочется думать, что, если на этот раз всё сложится неудачно и ты сдохнешь с кишками, намотанными на крючья ликтора, или с лезвиями гормагонта в груди, это не по-настоящему конец, и кто-то там тебя ждёт, и всё это было не пустой тратой времени.

Знаю, нужно давить мрачные мысли. Нужно оставаться настороже, иначе я распрощаюсь с «Последним шансом». Но это тяжело, безумно тяжело, потому что я был на Ичаре-4, видел, что они делают с планетой, как воюют. Тогда в «Последнем шансе» было шесть тысяч бойцов. Выжило меньше пятисот. Обычные войска, как я слышал, потеряли на Ичаре-4 больше миллиона.

Там были титаны и даже космодесантники, если верить слухам, и даже появились эльдары, как кто-то как-то говорил. Куча орудий, куча солдат и мы едва выиграли битву. Я видел в жизни достаточно крови и требухи, чтобы кошмары не снились, но если и есть что-то, вызывающее у меня кошмары, то это тираниды. Они абсолютно чужие нам. Даже орки ведут завоевательные войны; тираниды же просто жрут всё на пути, словно прибыли сожрать всё живое в Галактике и никогда, никогда не остановятся, пока не достигнут цели.

Вот поэтому-то я стоял ночью на стене на пробирающем до костей ветру — никогда бы не подумал, что днём может быть так жарко, а ночью так холодно, — глядя на их приземление. Глядя на свою погибель, потому что у меня очень плохое предчувствие. Волосы дыбом стоят и ощущение такое, будто я уже мёртв и только тело отстаёт от графика.

Вот поэтому-то я стою тут в надежде, что Император и правда есть, что он слышит наши молитвы и приходит к нам на помощь. Но рассчитывать на это нельзя, вот поэтому-то я стою здесь и, пока солнце клонится к джунглям, готовлюсь драться так, как не дрался никогда, и сделать всё возможное; потому что по этой равнине прямо сейчас крадётся смерть.

Основная волна добралась до стены. Солнце стоит низко, и атака идёт с такого направления, чтобы оно нас слепило. Полковник был прав насчёт гаргулий, наша ПВО с лёгкостью их порвала. На форт спикировало около сотни. Их посбивали зенитки. Часть выводков пробралась-таки за стены, но там их ждали «Гидры» с разрывными снарядами. Жуткое было месиво, поганый град кровавых кусков жареного мяса. Впрочем, времени чиститься особо не было, прибыл остаток роя. Трудно сказать, что там творится, с нашего места в резерве, в паре сотен шагов от стены.

Мы расчистили себе огневой участок, разобрав строения внутри периметра и сделав из них редут вокруг крепости, чтобы, если тираниды прорвутся, у нас была вторая линия обороны. Жарче всего, кажется, у ворот, как и предсказывал полковник. На южной стороне стену обороняют три шеренги, а западный участок держат Сёстры Битвы. Их вдвое меньше против нашего, но держатся они вроде получше. Хотя ясен хер, дайте мне болтер и силовой доспех, я вам тоже покажу, насколько крутым может быть штрафник.

Где-то через четверть часа с начала атаки тираниды в первый раз прорвались. Глянул на восточный участок южной стены — шурует орда термагантов; понял, что там уже никого из наших нету.

— Так, «Последний шанс»! Время умирать! — ору, как обычно, и мы бежим по огневому участку к стене во всю прыть. Стрелки в «Химерах» просекли фишку и уже работают по тиранидам из тяжёлых болтеров и мультилазеров. Полминуты бега и вот мы уже прыгаем по ступенькам, стреляя из лазружей. «Химеры» перестают нас прикрывать, когда мы добираемся до верха, и я понимаю, что окружён тварями.

Вижу, как одна тычет в мою сторону живой пушкой, и едва успеваю снять её до выстрела. Тут они переходят в ближний бой; срываю с пояса цепной меч и завожу его, пока остальные примыкают штыки. Термаганты кусают и рвут когтями всё на своём пути; я бы поклялся, что они не разумны, если бы атака не была такой скоординированной. Когда они до меня добираются, я чувствую, что меня сейчас снесёт этой волной, и ударяюсь в панику. Из желудка при виде клыкастых кошмарных морд прёт желчь. На меня прыгает один из термагантов, занеся четыре лапы для удара, но я сбиваю его цепным мечом; зубья продирают панцирь, заливая мне лицо вязкой чужацкой кровью. Вкус у неё поганый, от вони тоже блевать тянет. Простреливаю череп другому и тут что-то врезается мне в спину. Тварь в меня вцепилась, а мне до неё не дотянуться. Чувствую, как по бронежилету скребут когти, как материал поддаётся, чувствую горячее дыхание и длинный склизкий язык на шее. Нид вцепляется мне в плечо клыками, а я пытаюсь прицелиться в него из лазпистолета и стряхнуть с себя эту чёртову тварь, потому что не хочу я быть убитым сраным термагантом. Не так я умру, не так!

Прежде чем тиранид меня загрызёт, поспевает Трако, боец Франксова отделения, и протыкает его штыком; тот отпускает и падает на пол. Только вот поблагодарить его я не успеваю, потому что он падает на землю — пол-лица отрезано когтем. Над ним сгорбилась тварь, всеми шестью лапами на земле, готовится прыгнуть, а красные глаза на меня уставились. Стреляю по лапам, а потом вгоняю цепной меч в мягкое незащищённое брюхо. Трако орёт во всю глотку, но добить его времени нет. Нет, как говорится, мира нечестивым.

Сантиметр за сантиметром мы оттесняем этих сук к краю стены. Франкс берёт одну и швыряет через парапет; тварь ещё машет лапами и хвостом, даже рухнув на землю. Я смотрю со стены вниз и понимаю, как они ухитрились на неё залезть. На две трети стены возвышается почти трёхметровая гора трупов, тушка на тушке на тушке, целая осадная, мать её, башня из трупов.

— Гранаты! Откиньте трупы от стены! — ору я, уворачиваясь от метящего мне в глотку шипастого хвоста. Снова бью цепным мечом, с диким скрежетом раздирающим хитиновые пластины. Впрочем, бойцы меня услышали и уже швыряют гранаты через парапет, пытаясь развалить мясную кучу. Смотрю, как Маршалл стоит на стене, держа лазружьё за ствол и работая им, как дубиной, по мордам спешащего к нам выводка. Бухают гранаты, во все стороны летят куски тиранидов и что-то поддаётся. Куча трупов съезжает по стене на землю, оставляя на камнебетоне кровавый след.

Термаганты теперь отступают от стены. Но это ещё не конец, к нам быстро чешет ещё выводок. Огромными прыжками, словно вши, скачут гормагонты, чуть ли не перелетая через валяющиеся у стены трупы. Мы пытаемся отстрелить побольше, пока они приближаются, но до основания стены всё-таки добираются два-три десятка. На полсекунды они останавливаются, напрягая мощные мускулистые лапы, а потом подпрыгивают на добрых шесть с половиной метров и бьют своими четырьмя бритвенно острыми лезвиями.

Один из них пробивает плечо Маршалла, и тот хватает рукой его лапу, прижимая к себе. Другую руку он обвивает вокруг шеи второго, пытающегося проскочить мимо, а потом бросается со стены, увлекая обоих за собой. Зазубренное лезвие метит мне в пах, но я успеваю блокировать его мечом, отрубая лапу и вгоняя лазерный заряд в стеклянный глаз гормагонта. Остаток боя сливается в оживший кошмар из рубящих, режущих и колющих ударов, пинков и стрельбы, ободранных костяшек и воплей, звериных морд и горячего дыхания, вздымающихся лезвий и цепляющихся когтей, скользкой от крови, грязи и требухи земли, непрекрающийся бой, пока руки не нальются свинцом от усталости, а мозг больше не обрабатывает информацию, просто инстинктивно дерёшься, вот и всё.

Нам удаётся отбить атаку, и пока тираниды бегут по равнине, ликовать начинают сначала у ворот, а потом и вдоль всей стены. Я тоже даю своим бойцам порадоваться, хотя поводов особо нет. Меня наконец пробирает ощущение чересчур близкого знакомства с термагантом, и я ищу себе занятие, чтобы отвлечься от мысли о том, сколь близко к смерти только что побывал. Ко мне направляется полковник, угрюмый, как и всегда. Никогда не видел, чтобы он улыбался, вообще ни разу.

— Кейдж, убрать трупы! Я пошлю огнемётные расчёты на зачистку местности перед стеной. — И вот он уже пошёл дальше, раздавая приказы, деля раненых на тех, кто ещё может сражаться, и тех, кому пора получать милость Императора. Вот так, ни тебе «Спасибо», ни «Молодец, Кейдж, удержал стену». Просто новые приказы, новая работа, новый бой и новые смерти. Выделяю часть бойцов на переброску трупов за парапет; огнемётчики уже принялись за работу, превращают груды тел в погребальные костры. Оставляю их наедине с мрачным долгом и отправляюсь на поиски полковника.

Нахожу его у крепости за разговором с Натаниэлем, главным миссионером поселения. Кажется, спорят о чём-то.

— Но этим людям нужна помощь, нельзя заставлять их вновь сражаться, — жалуется Натаниэль.

— Если они не могут сражаться, они трупы, миссионер. Нам нужны все бойцы на стене, — отвечает своим низким скрипучим голосом полковник. Впервые с начала боя мне удаётся его разглядеть. Форма залита кровью, чужацкой и человеческой, но ни капли его собственной. Ни царапинки, ни, мать его, царапинки. По спине пробегают мурашки, загоняю эту мысль куда подальше.

Натаниэль ещё что-то возражает, но полковник обрывает его жестом.

— Эти люди не заслуживают Вашей жалости. — Его глаза сверкают, будто лёд на солнце. — Это воры, убийцы, мародёры, насильники, дезертиры и еретики. Любой грех, какой вы только придумаете, висит на душе хотя бы одного из них. Более того, это предатели. Раньше они служили великой имперской армии, будучи свободными людьми. Но они предали доверие, оказанное им Императором и его слугами. Они нарушили предписания имперского закона и попрали благоволение Императора своим эгоизмом, а посему я просто обязан наказать их за содеянное.

— Только Император может судить нас за наши грехи, — возражает Натаниэль.

— И только после смерти попадём мы на суд Императора, — оканчивает полковник катехизис. Натаниэль долго смотрит на него и отворачивается.

— Помните, Натаниэль, — окликает его полковник, — служите Императору сегодня, ибо завтра вы можете не застать!

И затем, лишь на мгновение, краткую долю секунды, губ полковника Шэффера касается тень улыбки, тончайший намёк на довольство, будто нечто известно только ему во всей Галактике.

— Кейдж! — Манит он меня пальцем, будто почуяв моё присутствие. — Как тебе наверняка известно, это лишь первая волна. Не знаю, когда будет вторая, поэтому оставайтесь начеку. До заката всего час, так что, полагаю, они дождутся темноты. Ты со взводом встанешь у ворот. Первой атакой они проверяли нашу оборону, считали орудия. Теперь им известно, что наше слабое место — ворота, поэтому в следующий раз туда придётся основной удар.

Любой ценой нужно удержать ворота, Кейдж, иначе всё пропало. Держитесь у ворот, но ждите моей команды. Ни при каких обстоятельствах не позволяйте оттянуть вас от ворот. Всё ясно?

— Так точно, сэр! — отвечаю я, будто сам всего этого не знал. В этой волне были только гаргульи, термаганты и гормагонты.

Это всё пушечное мясо. В следующий раз будет куда хуже. Будут воины, карнифексы, а может, даже и сам большой жук, тиран улья.

— В таком случае, ты получил приказ, лейтенант. Выполнять. Все должны быть на позициях через полчаса. — И он снова ушёл, зовёт Грина и Кронина.

Полковник был прав, как я и ожидал. Император побери, вечно он оказывается прав.

Темнота опускается быстро, тираниды только того и ждали. Я помогаю взводу Кронина подсоединить прожекторы, снятые с «Химер» и установленные на стене. Воздух наполняется неумолчным гудением портативных генераторов, но вслушиваться нам и не надо, поскольку тираниды при желании вообще шума не издают. Это, кстати, чуть ли не самое страшное — тишина. Ни боевых кличей, ни песен, только накатывающиеся на тебя волны. Когда они дерутся, то много шипят, но сомневаюсь, чтобы у них был нормальный язык. Это просто животные, насекомые, но очень хорошо организованные. Похожи на шершней с Антрейдеса, которые типа как знали, что задумал сосед. Когда один из них добирался до тебя, скоро налетали и все остальные; так и ликторы находят добычу для остального роя.

Ну и вот я на стене, проверяю обстановку, а тут вспыхивают прожекторы. Эти бараны светят ими далеко от стены, вроде как хотят как можно раньше заметить нидов, что вполне объяснимо. Штука в том, что свет там уже настолько слабый, что не видно ни бельмеса.

Хватаюсь за ближайший и опускаю его, свечу где-то за семьдесят метров от стены. Вижу какое-то движение и кричу остальным, чтобы светили туда же. Открывшаяся картина устраивает у меня на спине мурашечьи бега. Хотелось бы добавить, что с этим ощущением я не особо хорошо знаком, хотя предпочёл бы быть вовсе незнакомым. Там ползёт крупный выводок термагантов, на брюхе по траве, подкрадываются, значит. За ними вприсядку воины, большие зверюги вдвое выше человека; четыре верхние лапы развиты в несколько видов смертоносного стрелкового и холодного оружия. Белый свет прожекторов высвечивает костистые суставы и хитиновые пластины ползущих тварей.

Свет отражается в их глазах; на меня уставились бесчисленные светящиеся сферы. Глаза кажутся мёртвыми, ни эмоций, нихрена. Даже голода нет, что странно, если учесть, что они жрут целые планеты. Нет, холоднее этих сверкающих белым пламенем глаз только глаза полковника Шэффера, а всем известно, что он не человек вовсе.

— Целься! Открыть огонь! — ору я. Бойцы начинают стрелять, сначала из ракетных установок и автопушек, а потом из лазружей, когда ниды понимают, что их спалили, поднимаются из травы и катятся на нас волной многолапых чудовищ, жаждущих нашей гибели. Я последний раз смотрю на то, как они несутся по равнине среди разрывов снарядов, высвечивающих их оскаленные морды, прежде чем начать прыгать через три ступеньки, чтобы вовремя добраться до своего взвода.

— Так, бойцы, — говорю им, — спокойно. Бежать за мной, держаться вместе. Разделитесь, они вас поодиночке схарчат без труда. Когда стреляете, цельтесь в открытые участки. Из лазружей по панцирю стрелять — что «Леман Русс» пинать. Следите за патронами, потому что ночка будет долгая, а я не хочу этих сраных жуков кулаками мудохать. И последнее: не сдохните там, а то на мою голову свалится очередная кучка безнадёжных бакланов. Если дадите мне сдохнуть, уж будьте уверены: я вернусь и буду являться вам остаток ваших никчёмных жизней, напоминая вам о том, какие вы сраные соплежуйские орочьи дети!

Улыбаются. Мне-то до лампочки все эти толкания речей перед боем, но я знаю, что некоторым это нужно. Как и я, они нервничают. Конечно, это по большей части просто сборище тупоголовых баранов, но даже если у тебя между ушами ветер гуляет, сложно перебороть ужас, наводимый на человека тиранидами. Они ведь не просто убивают. Они поглощают тебя, отбирают всё, что ты есть и чем будешь, меняют это и извращают в нечто совсем иное. Ужасная мысль, нечего и говорить.

Со стены ещё уверенно так стреляют, так что, полагаю, держимся мы ещё нормально. Даю себе расслабиться и поглядеть на Сестёр Битвы, сражающихся рядом с местными. Странное зрелище, вот уж точно. Где-то тысяча темнокожих воинов швыряет копья и стреляет из луков, кожа блестит от пота, со стены ухают боевые кличи. А рядом Сёстры. Эти тоже поют, непрестанно молятся Императору, идеально спевшийся хор. Не могу различить слов, но молитва западает в душу, трогает какие-то струны. Поют о решимости и преданности и ведут огонь из болтеров, залп за залпом улетает в темноту, каждый снаряд разрывает тени огнём реактивного движка.

Затем я вижу кучку местных, скачущих и орущих, как бешеные, хватающихся за лица и грудь. Ясно, смертоплюй: стреляет эдаким разрывным жуком, заливающим всё кругом кислотой. Со временем проедает почти что всё, а против полуголых аборигенов так и вообще абсолютное оружие. Отвожу взгляд и стараюсь не слышать их жуткие вопли, наблюдаю за воротами.

Там сейчас рукопашная; взгляд выхватывает полковника со сверкающим силовым мечом в одной руке и болтпистолетом в другой. Пока все остальные отчаянно рубят и колют, он просто шагает туда-сюда, убивая по тираниду каждым ударом или выстрелом, словно бы хаоса кругом и вовсе не было. Замечаю выросшую за ним фигуру ликтора, но он просто разворачивается на пятках, набивает ему полное рыло болтов и отрубает лапы двумя взмахами силового меча. Абсолютно спокоен, будто бы на утреннем моционе. Сука, он настолько холоден, что даже Сёстры Битвы кажутся весёлыми, а уж взгляды, какие они приберегают для отребья вроде нас, пробирают до костей почище вальгалльской ночи.

Тут у западной башни появляется то, при виде чего я разве что язык не глотаю от ужаса. На фоне восходящей луны вырисовывается силуэт тирана улья. Он почти втрое выше людей вокруг. Две лапы срослись в громадную живую пушку, другие две заканчиваются хлыстообразным отростком и зазубренным костяным мечом. Между ногами хлещет толстый хвост, оканчивающийся жалом длиной с руку. У челюстей жадно щёлкают жвалы, которыми человека напополам перекусить можно. Тело покрыто хитиновой бронёй и костяными отростками.

Он стреляет из ядопушки в кучу-малу у ворот, снося и гвардейцев, и тиранидов. Потом запрокидывает голову и испускает ужасающий рёв, прокатывающийся вдоль стены волной и до смерти пугающий людей; те на секунду замирают и их с лёгкостью потрошат термаганты и воины. Тиран сходит с парапета; из-под копыт тяжеленной твари вылетают крошки камня.

Оглядевшись, он злобно смотрит на полковника, собирающего бойцов для контратаки. Они нападают: лазерные заряды попросту отскакивают от бронированной шкуры чудовища, штыки ломаются о хитиновые пластины. Затем опускается костяной меч, и я вижу кровавый фонтан из четырёх разрубленных одним ударом бойцов. Шипастый хлыст обвивается вокруг туловища пятого гвардейца, чей иссечённый труп затем слетает со стены в груду себе подобных во дворе.

Уж на сей раз даже полковник встретил достойного соперника. Он прорубается через выводок воинов, добираясь до тирана улья. Во время передышки Шэффер смотрит с парапета вниз, за стену. Он останавливается на секунду и глядит на нашу позицию, жестом командуя нам атаковать.

— Снова в бой, «Последний шанс»! — кричу я и бегу к стене. Спустя шагов эдак пять понимаю, что что-то тут не то. Я один. Оборачиваюсь и гляжу на бойцов. А они стоят себе, пялятся на тирана, потрошащего очередное отделение.

— Какого хера? — ору. Хватаю за лацканы сержанта Феоникса и тяну за собой, но он вырывается и рычит на меня.

— Это безумие! — орёт он, перекрикивая звуки бойни на стене. — Это хренов тиран улья, он нас всех перебьёт! Нужно валить нахер отсюда, пока целы. Избавление пало, Кейдж, пойми наконец. — Он немного успокаивается и буравит меня взглядом. — Мы ничего не можем сделать! Нужно спасать свои шкуры. Ты не мученик, Кейдж, и ты это, мать твою, знаешь!

Он прав, но что-то в небе привлекает моё внимание. С неба снова падают звёзды, по длинной дуге спускаясь на Избавление с орбиты. Я вновь гляжу на ворота, дрожащие под натиском какой-то громадной твари. Решаюсь.

— Гляньте, — говорю им, тыча в падающие с юга огни. — От Избавления не уйти, мужики. Это очередная партия мицелиевых спор, нас окружают. Нам никак не свалить отсюда до их прибытия.

Крузо из отделения Летца открывает рот, чтобы возразить, но я его затыкаю.

— Нам отсюда не выбраться, парни. Мы все погибнем в Избавлении. И я вижу два варианта. Вы можете сдохнуть, убегая от драки, как воры и трусы, которыми вас все считают. Да, конечно, так можно поступить, перевалить через стену и сныкаться. Но они вас недолго будут искать, когда вы одни там, в ночи, дрожите в траве, пытаясь не шу…

Меня отвлекает грохот со стороны ворот, и я оборачиваюсь посмотреть. «Химера», которой мы их подпёрли, аж качается на гусеницах. Скоро перевернётся, так что пора уже заканчивать.

— Да ну нахер! Нам не за что сражаться, кроме нашей гордости. Вот прямо сейчас я хер клал на всех этих местных, Императора и полковника. Но мне реально важно, как я сдохну, и я не собираюсь сбегать от драки или падать на колени. Я сдохну, сражаясь, как человек. Если здесь со мной люди, лучше бы им поступить так же, в противном случае, ребята, валите нахер плакаться и подыхать мордой в грязи, как говну и подобает.

Харкаю на землю перед ними и дую к воротам. Серьёзный риск, однако, потому что, если они за мной не попрутся, я один гордо встречу ту здоровенную сволочь, которая продолбится через метровый слой пластали. Тут слышу стук подмёток; они чешут прямо за мной, видно, купились-таки, уроды.

Поднимаю глаза и вижу, что тиран от башни пропал, но полковник ещё на месте, машет себе силовым мечом. Император знает, как он исхитрился это провернуть. Ну, доживу до рассвета, авось узнаю. Со скрежетом поддающейся пластали ворота распахиваются, и «Химера» сдвигается на нас. Раздаётся такой грохот, как будто танк таранит дом, и БТР взмывает в воздух, делая изящное сальто. По приземлении грохает топливный бак и в небо вздымается тридцатиметровый огненный шар. Сквозь пламя и дым передо мной предстаёт картина, которая будет стоять у меня перед глазами до самой смерти, что, надеюсь, займёт у неё ещё много-много лет.

В багровом мареве стоит громадный тиранид, метра четыре в высоту и в ширину не меньше. Какой-то подвид карнифекса, я таких ещё не видел. Четыре большущих косы, костяные отростки на плечах направлены вперёд, как и ряды шипов — смахивает на живой таран. Между огромными плечами прилеплена сплавленная с грудью голова; широкая пасть, усыпанная клыками, открыта в неумолчном рёве. С шипов свисают покорёженные куски металла. Нид шагает сквозь дым и пламя, будто чудовищный дьявол из глубин ада.

Он на ходу отталкивает остов «Химеры», и я с ужасом вижу, как кусок машины остаётся на бронепластине твари. Он продолжает гореть, языки пламени лижут панцирь карнифекса, но тот просто прёт себе дальше, будто бы так и надо.

— Снесите эту сволочь! — Мой крик выводит всех из ступора.

Брейден стреляет из лазпушки, и энергетический заряд, способный уничтожить танк, врезается в бронированный череп карнифекса; вязкая тёмная кровь заливает экзоскелет тиранида. Вступает тяжёлый болтер отделения Франкса, разрывные снаряды взрываются у толстых, словно стволы деревьев, ног твари.

Но она всё прёт, земля аж трясётся, с такой силой могучие лапы опускаются в грязь. Нид мгновение медлит, глядя на нас; в его глазах отражается пламя. Он раскидывает лапы, словно хочет обнять танк, и распахивает пасть, издавая такой рёв, что, наверное, на другой планете слышно. Несётся на нас, набирая скорость. Лазружейный огонь, снаряды из тяжёлого болтера и лазпушки отскакивают от брони. Он снова распахивает пасть, чтобы издать ужасающий рёв, но Брейден удачно ловит момент, несомненно, повинуясь воле Императора, и следующий выстрел из лазпушки влетает твари в пасть, разнося её череп на кусочки по всему двору.

Мне на долю секунды кажется, что даже это не остановит бегущего к нам карнифекса, но затем до его тела наконец доходит, что произошло, и он падает на землю; вокруг колоссального трупа расплывается лужа тёмного вязкого ихора.

Я с облегчением выдыхаю; хорошо, что эти бестолковые ублюдки таки решили последовать за мной, иначе быть бы мне сейчас пятнышком на этих лезвиях. Однако, как раз когда мой пульс опускается чуточку ниже миллиона ударов в минуту, через ворота шпарят остальные тираниды. Ведёт их выводок воинов, палящих из смертоплюев и поглотителей.

Вокруг меня падают люди; брызги кислоты попадают мне на руку. Боль почти нестерпимая, и я останавливаюсь, чтобы зачерпнуть пригоршню грязи и стереть кислоту. Правая рука почти онемела, поэтому я бросаю лазпистолет и перехватываю цепной меч левой. Ведущих воинов сносит огонь лазпушки и тяжёлых болтеров, но через проём их рвётся всё больше и больше. Я оглядываюсь посмотреть, как держится взвод, и вижу, что нас осталось всего десятка два.

Мы встречаемся взглядами с Франксом, и на моих глазах его отчаяние становится гордостью. Словно повинуясь безмолвному приказу, мы все идём в атаку, бросаясь на волну ворвавшихся в Избавление тварей. Мой меч вгрызается в плоть и я слышу нечеловеческий вопль боли. Я даже не смотрю на происходящее, просто слепо рублю налево-направо, зная, что не промахнусь в бурлящем вокруг потоке чужацких отродий.

Тут из темноты вылетает громадная когтистая лапа, побольше, чем у кфеллийского медведоида, и смазывает мне по роже. Голову подаёт назад и я едва чувствую, как по бедру проходится острое лезвие. Чувствую, как что-то мокрое и липкое течёт по ногам, и тупо смотрю вниз, глядя на то, как моя кровь стекает в грязь. Пытаюсь шагнуть вперёд, но все силы из меня словно высосали. Падаю на колени; по мне проезжается грубая чужацкая шкура. Бегут мимо, оставляют подыхать.

Опускается темнота, и я будто бы падаю, падаю в глубокую тёмную дыру.

В ушах пение, в мозгу отдаётся звук ангельских голосов, возносящих хвалу Императору. Так вот как умирают. Император таки есть, и меня ждёт суд, как говорили Натаниэль и полковник. Мысли замедляются, но впервые за десять лет боёв я испытываю гордость. В этот раз я не сбежал, остался. Я умираю, но погиб в бою. Надо думать, это мне зачтётся.

Слышу вопли, выкрикиваемые приказы. Видимо, я таки жив и был прав насчёт падающих звёзд. Пытаюсь открыть глаза, но левый вроде как залеплен. Поднимаю руку, очень и очень слабую, и касаюсь виска. Волна боли сообщает о синяке размером с маленькую такую луну. Очевидно, глаз залеплен коркой спёкшейся крови. Правая рука замотана бинтом и вообще не двигается.

Здоровым глазом смотрю на бегающих туда-сюда бойцов и три прогревающихся «Лемана Русса», готовых выехать из ворот. Кажется, меня усадили к редуту: спиной чувствую грубый камень. Медленно кручу башкой влево-вправо, невзирая на головокружение и тошноту, и вижу ряд таких же окровавленных перебинтованных везунчиков, посаженных к редуту.

Мимо проходящий полковник замечает, что я очнулся. Подходит ко мне, к счастью, закрывая собой яркое солнце. Не вижу его лица, оно скрыто тенью, но смотрит он на меня.

— Значит, жив ещё, Кейдж? — вопрошает он своеобычным грубым голосом.

— Боюсь, что да, сэр. Никак не брошу эту привычку, — пытаюсь улыбнуться, но лицо отзывается лишь болью.

— Я слышал о произошедшем, — сообщает он, опускаясь на колено, чтобы я видел буравящие меня ледяные глаза. — Скажи-ка мне, Кейдж, вот что. Ты мог сбежать от меня, у тебя был шанс и ты прежде это пытался сделать. Что заставило тебя сражаться?

Твёрдо гляжу ему в глаза здоровым глазом.

— Ну, сэр, всё просто, — объясняю ему. — Увидел опускающиеся огни, понял, что это транспорты имперской гвардии. Мицелиевые споры падают по прямой, а у этих была траектория. Понял, что Избавление спасено. Однако нужно было ещё продержаться, потому что, ворвись тираниды в поселение, нам бы всем настал конец. От этих тварей не сбежишь.

Полковник хмурится.

— Почему тогда ты сказал своим бойцам, что это приземляются споры, а не подкрепление? — спрашивает он.

— Вы должны понимать, сэр, — отвечаю, потому что мне это кажется очевидным. — Если бы я им сказал, что помощь уже в пути, они потеряли бы те крохи храбрости, что у них оставались. Они бы подумали, что могут сдаться, сбежать. Но, как я уже сказал, из Избавления было не сбежать, ни полшанса. Поэтому я сделал то, что было в моих силах. Лишил их этой ложной надежды, дал им единственную причину жить — саму жизнь. Видите ли, сэр, когда нет нихрена причин сражаться, сражаешься за свою жизнь. Дайте человеку шанс отступить, и он схватится за него, но не давайте ему ничего, и он схватит то, что имеет, обеими руками и не отпустит, пока может. Он будет сражаться до последнего вдоха за саму возможность его сделать, за ещё один удар сердца перед смертью. Суньте человека в гущу схватки и дайте ему ружьё, и он будет драться, как загнанная в угол крыса, потому что больше ему ничего не остаётся. На этом основан «Последний шанс», сэр. Именно это вы с нами всеми и проделываете. У нас нет никаких шансов, кроме шанса сражаться и сражаться хорошо, потому что, если мы сражаемся плохо, мы трупы. Никто из нас не хочет умирать, поэтому мы делаем всё, что в наших силах, всё возможное, включая ваши сраные самоубийственные задания, лишь бы сделать ещё один вдох. Поэтому сражаюсь я, поэтому сражаются они.

Он лишь хмыкает и встаёт. Отворачивается, но я говорю вслед:

— У меня есть и ещё одна причина сражаться изо всех сил, сэр!

Он разворачивается и смотрит на меня, приподняв бровь в немом вопросе.

— Я… я не собираюсь радовать Вас своей смертью, никак нет, сэр!

---

Перевод авторский.

Источник: "The Last Chancers" (2006).

О дальнейших похождениях лейтенанта Кейджа можно прочитать в романах цикла "The Last Chancers": "13th Legion", "Kill Team" и "Annihilation Squad".

Благодарность за вычитку — Soth.

Благодарность за поддержку — Sinmara.